Это было небольшое кафе на перекрестке Харлоу-стрит и 15-й авеню, почти на окраине города. Кафе и квартал, в котором оно находилось, ничем не отличалось от других таких же кафе и кварталов в Нью-Йорке - здесь были те же люди, улицы, магазины с приветливо горящими вывесками, и все они вызывали совершенно одинаковые чувства. Досюда не доносились шум и суета центра, поэтому людям, которые не жили здесь, а случайно забредали в эту пустынную часть города, казалось, что они попали в какой-то другой мир, где жизнь как будто вымерла - так что, если вы хотите ощутить одиночество и заброшенность, то вам нужно прийти именно сюда.
Сегодня она отправилась как раз в это кафе. Она любила вот так вот, ранним утром, греть руки о чашку с горячим кофе и в окно наблюдать за прохожими. Дверь кафе изредка то открывалась, то закрывалась, пропуская в теплый зал с декабрьских улиц Нью-Йорка спешащих на работу людей, загулявшихся парочек и подростков, все еще медленно тянувшихся домой из ночных клубов.
Именно так она и представляла себе зиму в Нью-Йорке. Над городом нависали то и дело сменявшие друг друга серые свинцовые облака, которые, как будто, каждую секунду могли обрушиться с небес вниз - на эти шумящие магистрали и толпы людей. Но эти облака лишь иногда низвергались вниз густым потоком крупных белых хлопьев, которые, долетев до земли, мгновенно таяли, а их останки превращались в грязную темную массу, которая разлеталась в брызгах под колесами стремительно проезжавших автомобилей. В ее представлении это все было уныло и безысходно - именно в соответствии с чувствами, одолевавшими ее сейчас.
Внезапно ее взгляд остановился на невысокой брюнетке с короткой стрижкой, только что зашедшей в кафе. Что-то в ней показалось девушке безумно знакомым, и, похоже, брюнетка думала в ее адрес то же самое, потому что она вдруг резко развернулась и стремительно направилась к столику, за которым сидела девушка. Даже не спросив ее разрешения, она нахально плюхнулась на диванчик напротив нее, и внимательно разглядывая девушку несколько секунд, неожиданно воскликнула:
- Уизли? Что ты здесь делаешь?
- Стюарт, - машинально поправила ее девушка. Она наконец-то вспомнила, кто такая эта брюнетка, и сказать, что она была не слишком-то рада этой внезапной встрече, значит было ничего не сказать. Пэнси Паркинсон - богатая высокомерная особа, жутко гордящаяся своим чистокровным аристократическим происхождением. Во время их учебы в Хогвартсе она часто любила бросить какую-нибудь гадкую колкость в адрес семьи Уизли. Джинни закусила губу и после секундного колебания продолжила: - То же самое я хочу спросить у тебя, Паркинсон, - но Пэнси ее уже не слушала.
- Что? Стюарт? Так ты вышла замуж? Здесь, в Нью-Йорке?!
Джинни показно вздохнула и закатила глаза, всем своим видом ясно давая понять, что она считает этот разговор бессмысленным. Однако Паркинсон все еще продолжала что-то усиленно вещать, как будто она выступала перед зрительской аудиторией.
- Пэнси, это смеш…
- А как же твой великий герой, Мальчик-который-был-избран? Что, любовь прошла? - продолжила Паркинсон, противно растягивая слова. Джинни скривилась, вспомнив, с кого она пыталась это скопировать.
- Пэнси, давай оставим все эти сантименты. Я просто сменила фамилию. И если мне не изменяет память, ты тоже все это время сохла по своему хорьку, - и, увидев яростно вспыхнувшие глаза Пэнси, девушка неопределенно хмыкнула и продолжила: - О, ну конечно, извини, я хотела сказать, Прекрасному Слизеринскому Принцу.
Пэнси закурила, и, сделав глубокую затяжку, пристально посмотрела на Джинни и, как будто всего этого короткого разговора сейчас не было, сказала:
- Впрочем, к чему все это, мы с тобой давно уже не в Хогвартсе.
Эти слова привели Джинни в некоторое смущение. Она вдруг поняла, что между ними теперь действительно больше не лежит пропасть социальных статусов и хогвартских факультетских предрассудков. Теперь у них - другая жизнь, в другой стране и с другими людьми, а они с Пэнси сейчас являются теми последними ниточками, которые связывают их с прошлым. И эти ниточки нужно как можно скорее оборвать.
В это время Пэнси поднялась из-за столика, и, поправив свой шарф и пригладив прическу, изящно протянула Джинни свою руку в тонких черных перчатках, как будто приглашая девушку последовать за ней. Джинни, нахмурив брови, смотрела на нее, и Пэнси, столкнувшись с ней взглядом, насмешливо произнесла:
- Ты останешься в этом убогом месте? Ну, тогда прощай.
И она, больше не взглянув на Джинни, направилась к выходу.
Джинни несколько секунд как-то странно смотрела ей в след, а потом тихо крикнула:
- Паркинсон, подожди...

То, что происходило на протяжении последних часов, Джинни помнила весьма смутно. Кажется, сначала они бесцельно ездили по городу, сидя по разные концы заднего сиденья желтого нью-йоркского такси. Потом она помнила какой-то бар, где она, похоже, изрядно перепила "Тартини", впрочем, состояние Пэнси было ничуть не лучше. Затем все то же такси и белая стена снега за стеклами автомобиля. Она помнила, как Пэнси говорила какие-то несвязные фразы и долго рассуждала вслух, а потом вдруг внезапно спросила ее:
- Что ты делаешь в Нью-Йорке?
Джинни попыталась собрать все мысли воедино и, предварительно глубоко вздохнув, с трудом произнесла:
- Ну, я... Пытаюсь забыть здесь свое прошлое.
Пэнси, как и несколькими часами ранее, пристально взглянула на нее и сказала:
- Но у тебя это не слишком-то получается, верно?
Джинни не помнила, сочла ли она нужным ответить на это.
Затем такси остановилось на Харлоу-стрит, и она и Пэнси вылезли из салона автомобиля на улицу. Она помнила, как ее пальцы переплетались с пальцами Пэнси - длинными, тонкими, и холодными. Холодными как лед в нью-йоркских коктейлях. Холодными, как эти снежные хлопья, падающие с неба. Потом она безмолвно наблюдала, как горячее дыхание Пэнси белыми клубами растворяется в воздухе, как сигаретный дым. А потом был поцелуй. Джинни решила бы, что это плод ее воображения, если бы она вдруг не поняла, что помнит ее вкус. Сладкий, тягучий вкус, смешивающийся из сигарет, алкоголя и аромата дорогих духов. Она помнила, как горячий язычок Пэнси проникал в ее рот и сплетался с ее собственным языком. Она помнила эти звездочки, мелькающие у нее перед глазами, как елочные гирлянды. Она помнила, что ее ноги становились будто ватными, и что земля уплывала куда-то далеко, уничтожая ее точки опоры. Она помнила неровное дыхание Пэнси и свои хриплые стоны. Люди и дома вокруг переставали для нее существовать, они были чем-то ирреальным, несуществующим. Ее каждую секунду как будто пронзало электрическим разрядом, и ей казалось, что по ее венам течет чистый адреналин. Мерлин, она помнила, как она целовалась с Пэнси Паркинсон!
Все происходящее дальше вырисовывалось в ее голове сквозь густой туман, либо непроходимую снежную завесу - она так и не решила, что это было.
Пэнси села обратно в такси, а она, не оборачиваясь, направилась к дому.
Там, открыв дверь, она сначала не раздеваясь, ничком упала на кровать, уткнувшись в теплое покрывало, а затем встала и медленно подошла к окну.
..Пытаюсь забыть свое прошлое.
Но у тебя это не слишком-то получается, верно?..
Она прислонилась лбом к идеально гладкой поверхности окна, которая сейчас показалась ей почему-то невыносимо обжигающей.
Что Пэнси делала в Нью-Йорке? А что она сама здесь делала? Ведь ни одна из них так и не ответила на этот вопрос. Но сейчас это было уже не слишком важно.
На противоположном берегу Гудзона миллионами желтых огоньков светились дома Манхэттена.
Все нити были разорваны.
Снег идти перестал.